«Эгоист generation», сентябрь 2007, рубрика «Другое я»
Мастер миражей —4
Продолжение. Предыдущие серии: Мастер миражей, Мастер миражей-2, Мастер миражей-3.
Через несколько месяцев головокружения от успеха: сначала шока, потом эйфории, постепенно переходящей в тихое недоумение, а потом привыкание, у Константина началась апатия. Он даже не заметил, как она началась. Сначала он радовался зарождающемуся цинизму, это было новое для него состояние, очень напоминавшее силу духа, а потом ощущение силы куда-то ушло, и цинизм оказался состоянием чрезвычайно пасмурным и даже пессимистичным.
А женщины оказались устроены до обидного просто. Впрочем, возможно, дело было не в том, что это женщины. Скорее всего, просто по своему принципу оказались устроены люди. Они легко вовлекались в бессмысленный хоровод и своими телодвижениями в сторону Константина напоминали пловчих из команды синхронного плавания, настолько похожи были их действия, настолько их эмоции, даже самые бурные, подчинялись одной схеме и единому графику. Константин пресытился женским обожанием довольно быстро, он даже представить себе раньше не мог, насколько воплощенная мечта может оказаться прозой и даже обузой, когда ее чудесный механизм обнажится и потеряет черты чуда.
Когда одна из его многочисленных поклонниц, а именно, самая первая, которая обратила на него внимание ( почтила расположением, затем одарила вниманием и постепенно перешла в наступление) проговорилась о причинах своего изначального интереса, все волшебное кружево перевоплощений вывернулось перед взором Константина в симметричную и довольно незамысловатую цепь. Оказывается, волшебство, которым одарила его фея Менделеева, заключалось в ее авторитете. Менделеева была авторитетной фигурой в кругу знакомых дам, и одного ее кивка в сторону Константина было достаточно, чтобы дамы им заинтересовались. Больше того. Авторитет Менделеевой был не просто велик, а грандиозен. Она считалась настолько могучим специалистом в области половой, межполовой и околополовой психологии, что знакомые дамы: ее клиентки и просто поклонницы ее статей, доверяли ей больше, чем себе. Менделеевой было достаточно обронить насчет Костика что-то вроде: «Мощный сексапил и самый пленительный экземпляр мужского пола из всех, кого я наблюдала», чтобы дамы, придавленные, а точнее даже сплющенные ее авторитетом, мгновенно рассмотрели в экземпляре его мощность, пленительность, его сексапил и даже, кажется, его выдающийся пол: не просто мужской, а мужской в квадрате. Вычленив это самое, первое звено волшебной цепочки, Константин восхитился аппетитом Менделеевой. Ей было мало наблюдать силу своего внушения на разум людей, ей нужно было убедиться, что сила ее внушения действует вопреки всякому разуму. Вопреки уродству, ущербности, убогости Костика и еще целому ряду протяжных «уу», которыми раньше (до вмешательства Менделеевой) его характеризовали женщины, дескать «уу, как все запуущено». Конечно, амбициозная Менделеева не могла пройти мимо такого запущенного и безнадежного экземпляра как Костик, и его взлет на Олимп женского обожания был триумфом ее успеха… Впрочем, Константин не обиделся. За время того психологического дренажа, который был им пройден под чутким, но жестким руководством Менделеевой, он вообще утерял всякую чувствительность и превратился в почти бестелесную субстанцию для равнодушного отражения и созерцания человеческих слабостей.
Человеческая природа теперь представлялась ему в виде инфернального готического замка, где каждый следующий комплекс, то есть этаж был все более и более причудливым вариантом предыдущего. Стоило нескольким женщинам обратить внимание на Константина, женское помешательство на его счет начало нарастать как снежный ком. Женщины заметили друг друга, точнее внимание друг друга к Константину, и еще больше поверили в объективность его чар. Так как Константин
(словесно избиваемый ежедневно Менделеевой с глазу на глаз и по телефону), на самое страстное внимание женщин отвечал словно вяленая рыба с остекленевшим взглядом, женщины окончательно убедились в том, что их внимание — вещь для него привычная, а значит оправданная. Так Константин довольно быстро и дешево, хотя и сердито, приобрел круг поклонниц. Все остальное, что начало с ним происходить (см. в предыдущих номерах) хоть и выглядело волшебством, было банальной психологией. Впрочем, как может быть психология банальна?
Считать ли банальностью то, что в лучах женского обожания Константин приобрел вальяжность и томность? А так же осанку и улыбку сытого графа Дракулы, вернувшегося с пирушки. Считать ли банальностью, что все женщины, после третьей сотни нежных смс, имеют склонность влюбляться без памяти просто потому, что слишком много эмоциональных сил умудрились затратить, незаметно для себя, и отказаться от результата этих усилий означало бы пережить крах самооценки? Безусловно, самолюбие банально, но кто бы мог подумать, что оно не только не противоречит любви, но и является рычагом, запускающим самораскручивающийся механизм страсти. Если бы раньше Константину кто-нибудь сказал, что дрожащие от волнения губы и влажное от вожделения лоно — могут быть результатом того, что самолюбие женщины однажды нечто зацепило, а потом длительно доставляло дискомфорт, он бы решил, что этот «кто-нибудь» не понимает ни что такое губы, ни что такое лоно. Выяснилось же, что он сам ничего в этом не понимал. Страсть, которая всегда казалась ему венцом физической совместимости, оказалась продуктом самолюбивых притязаний. Самолюбивые женщины влюблялись в Константина и, видя, что таких влюбленных много, не могли выйти из игры с пустыми руками. Конечно, они не считали это игрой, конечно они искренне огорчались, что не получают удовлетворения своих желаний, однако каждый раз, когда они пытались бросить это свое увлечение, им становилось настолько тошно, что продолжать череду встреч с Константином казалось спасением. Обученный Менделеевой Константин не давал им повода считать отношения с ним безнадежными, а как выяснилось, для того, чтобы человек решился удушить уже родившееся чувство, необходим не просто повод, а убедительный факт отсутствия всякой взаимности и надежды на взаимность. В какой-то момент Константин смог сформулировать, кем он стал для нескольких десятков знакомых межу собой женщин. Он стал супер-призом на незримом конкурсе женской привлекательности и успешности. Уйти с дистанции, не добравшись до финишной прямой, стало означать для женщин не только проигрыш по части привлекательности, но и проигрыш по части успешности. «Я невезуч» — способен сказать себе редкий человек, да и тот, сказав, постарается сейчас же в этом усомниться, а потом найти опровержение.
«Ну и что дальше, Менделеева? — спрашивал Константин. — Ну вот я больше не интересуюсь любовью, я стал практически импотент, я свободен от иллюзий и от страстей, возможно я смог бы стать аскетом, если бы не был столь бездуховен. Ну а что дальше? Куда распихивать эту толпу баб, и куда мне грести дальше? Неужели моя унылая импотенция — это и есть то, чего ты хотела добиться всей этой роскошной и сложно организованной акцией под названием «Сахарная косточка для стаи голодных сук»? Я не верю. У тебя должен был быть некий масштабный план. Какой?» «А тебе не станет дурно, если я тебе скажу?» — нежно улыбнулась Менделеева, и Константину показалось, что ее белые зубы сверкнули хищно. «Дурно? Вряд ли. Мы с девочками давно уже в конец одурели от твоих манипуляций, — сказал Константин. — Иногда мне кажется, что ты Мефистофель в женском обличии. Или какой-нибудь граф Калиостро, бессмертный алхимик, украсивший себя фамилией знаменитого химика». «Хорошо, — сказала Менделеева. — Сядь удобнее, чтобы вдруг не навернуться… Я расскажу тебе»
Продолжение в следующем номере
© Марина Комиссарова
© 2009—2023 Марина Комиссарова