Вы уверены, что хотите знать магическую формулу любви? Не общечеловеческой любви, конечно, ибо там и магии никакой нет, а сплошное сострадание. А любви половой, то есть страстной. Уверены? Знать — значит распрощаться с иллюзией. Вы согласны потерять самую шоколадную из всех иллюзий? Если да, не говорите потом, что я вас не предупреждала.
«Шоколадная иллюзия» — не просто кокетливый эпитет, эпитет можно было бы придумать и пошикарней. Любовь— это шоколад, вот в чем дело. Алхимическая формула любви аналогична формуле шоколада, недаром на то и другое более падки женщины. Алхимическая формула отличается от химической тем, что дает представление не об инертном состоянии элементов, а о реактивном. Химическая формула воды, к примеру, Н2О, а алхимическая формула воды будет зависеть от веществ, с которыми она взаимодействует, от температурных, атмосферных и других физических условий, включая волю алхимика, которую физик Шредингер называл «взгляд наблюдателя», а физик Шипов — «торсионно-лептонное поле». Для химика вода — она и в Африке вода, алхимик понимает, что глоток воды для путника в пустыне Сахаре — это не кусочек льда для пингвина в Антарктиде, а две совершенно разные субстанции. Алхимия — это химия будущего, потому что уже сейчас химиков раздражает условность и ограниченность линейных формул. Новая таблица Менделеева, по всей видимости, будет представлять собой не разлинованный холст, висящий на стене, а вращающуюся модель в виде куба или тетраэдра с гранями, постоянно меняющими плоскости.
Шоколад — ацтекский ритуальный наркотик чоколатль, ставший в Европе светским афродизиаком, и вернувшийся в Америку вульгарным лакомством. Судьба чоколатля очень символична. То же самое произошло с сексом. Язычники относились к сексу с почтением, видя в нем могучую божественную силу: плодородную — в аграрной и скотоводческой культурах, воинскую — в охотничьей и военной. В околохристианской культуре секс, как и шоколад, считались то демоническими и вредными, то утонченными и изысканными. И наконец в материалистическую эпоху отношение и к шоколаду, и к сексу стало одинаково небрежным и циничным. Удовлетворение физических потребностей. Чего там особенно фантазировать?
Алхимические формулы шоколада и секса тоже изменились. Чоколатль ацтеков и даже шоколад при дворе галантных королей имели гораздо большую концентрацию теобромина, чем современные шоколадки. Теобромин («пища богов» на латыни) — это алкалоид семейства бобовых, не менее эффективный стимулятор, чем кодеин и кокаин. Секрет превращения теобромина в пищу богов, однако, основан не столько на концентрации, сколько на нейрохимической готовности мозга. Мистериальное действо и сакральное отношение к духу чоколатля обеспечивали ацтекам совсем иную реакцию на теобромин, чем ответ мозга современного человека. Ацтек, принявший чоколатль, обретал необыкновенные способности, современный человек — ничего подобного. В обычных дозах шоколад вызывает у последнего незначительный прилив бодрости, в больших — тахикардию и головную боль. И все. Галантных дам и кавалеров шоколад приводил, по крайней мере, в характерное чувственное возбуждение. Современный человек лишен даже этого воздействия. То же самое касается секса. Галантные сеньоры не видели в сексе ничего сакрального как язычники, но хотя бы знали, что такое сексуальный экстаз. Современный человек в лучшем случае относится к сексу как к приятному занятию, в худшем — как к назойливой физической нужде.
Уже Абрахам Маслоу, родоначальник гуманистической психологии, придумав свою пирамидку и аккуратно распилив все человеческие потребности на низшие и высшие, насчет сексуальности испытал конфуз. С одной стороны, Маслоу считал секс низшей потребностью, такой как пища и сон, проще говоря, животной. С другой стороны, любовь Маслоу считал потребностью более высокой, иногда относя к средней ступени, то есть потребностям в безопасности, а иногда даже к высшей, к метапотребностям, то есть потребностям в самоактуализации. Особенно его сбивали с толку женщины. «В любви женщина может достигнуть абсолютной самоактуализации, — писал Маслоу и застенчиво добавлял. — Но всегда, когда я берусь размышлять об самоактуализации женщин, меня охватывает чувство неуверенности и смущения». Интересно, что даже Маслоу, имевший сугубо материалистический взгляд на сексуальность и считавшим ее животным инстинктом в человеке, не мог решить для себя, где животное начало в сексуальном влечении заканчивается, а начинаются социальные и духовные потребности. В своей работе «Биологические корни высших потребностей» он сделал вывод, что даже сексуальность животных формируется не столько на базе инстинкта, сколько благодаря доминантно ролевым играм в стаях, которые являются аналогом человеческого социума.
Алхимическая природа страсти проста, хотя это простая природа часто сводит с ума и совсем непростых людей. Секс, как уже было замечено выше, имеет природу стимулятора, близкую к теобромину, который в отличие от других стимуляторов действует на сердечную мышцу и, так называемый, блуждающий нерв, связывающий сердце с мозгом. Сердце человека связано с ощущением безопасности. Электрическим воздействием на сердце можно вызвать у человека панический ужас или гнетущую тревогу. Сердце совсем не случайно — символ человеческой любви. Наша любовь — не что иное, как ощущение защищенности. Когда недавно учеными был открыт «гормон любви», им был назван окситоцин. Влюбленные пары, которых подвергали исследованиям, обнаружили повышенное содержание в крови этого гормона, по сравнению с невлюбленными. Окситоцин — хорошо известный в медицине гормон. Он используется для стимуляции родов и активно вырабатывается у кормящих матерей. В моче исследованных детей-сирот этого гормона оказалось намного меньше, чем в моче детей, имеющих родителей. Повышение окситоцина является показателем того, что у человека есть объект любви. «Эмбриональный рай», куда по мнению многих ученых человек подсознательно стремится спрятаться от проблем, на нейрохимическом языке означает состояние плода до рождения или состояние новорожденного, сосущего материнскую грудь.
Страсть — это состояние инфантильного человека (коими являются почти все современные люди) нашедшего источник безопасности и боящегося его потерять. Любовь отличается от страсти тем, что ей свойственна уверенность в источнике. Уверенность любящего может быть основана на иллюзии власти, которую обычно называют «взаимная привязанность» или на отсутствии нейрохимической зависимости вообще. В первом случае любовь превращается в страсть сейчас же, едва объект любви хотя бы гипотетически грозит исчезнуть из-под контроля. Во втором случае человек может продолжать любить и на расстоянии. Второй тип любви практически недоступен для современного человека, характерное состояние которого тревожность. То, что очень часто выдается за такое «несобственническое чувство» всего лишь интимофобия — невроз, при котором человек испытывает ужас потери едва-едва начиная привязываться, и этот ужас не дает ему возможности обрести окситоциновый источник. Страстно влюбляющиеся люди инфантильны. Не способные на страстную любовь инфантильны не меньше, а просто более невротичны. Страсть — это страх потери. Слишком тревожный человек не готов выдерживать этот страх и поэтому по природе своей не способен на страстную любовь. Любовь без страсти — это трезвое чувство, в котором наркотическая привязанность не так сильна, чтобы боязнь потери держала организм в постоянном возбуждении. Любое возбуждение имеет адреналиновую природу. Адреналин — это гормон, вырабатывающийся каждый раз, когда человеку жизненно необходимо активизировать все энергетические ресурсы. Страстно влюбленный человек по сути находится в постоянном стрессе. В состоянии между жизнью и смертью. Адреналиновый драйв на короткие моменты сменяет эйфория обладания.
С алхимической точки зрения секс и страсть две разные субстанции, не всегда попадающие в один сосуд. Часто страсть существует до тех пор, пока нет секса, а едва появляется секс, исчезает. Нейрохимическая природа секса подобна теобромину, как уже говорилось. Нейрохимическая природа страсти — это адреналиновый механизм, основанный на страхе потерять окситоциновый источник. Окситоцин запускает в организме действие опиатов. Опий, или морфин, — наркотик, блокирующий в человеке импульсы тревоги. Мы настолько привыкли к кровососущему состоянию тревоги, что моменты избавления от нее воспринимаются нами как возвращение в рай. В состоянии блаженства человек не нуждается ни в каких стимуляторах, вот почему моменты любовной эйфории не вызывают желания секса, а вызывает такое желание только страсть. Страсть — это стремление к обладанию, стремление нуждается в дополнительных силах и стимулятор-секс дает такие силы. Сексуальный оргазм символизирует возвращение в рай, однако, природа страсти сложнее. Человек, у которого нет ни малейшей страсти, не сможет достичь оргазма. Человек, у которого страсть велика, не чувствует после оргазма полного удовлетворения. Физически он может быть удовлетворен, а психически стремится к совокуплению снова. Это происходит потому, что не оргазм — цель страстной любви, а слияние с источником блаженства. Психическая неудовлетворенность вызывает новое физическое возбуждение. Так страсть рождает сексуальное влечение, потому что нуждается в стимуляторе. Едва страсть слабеет, сексуальное влечение исчезает за ненужностью.
Люди путают страсть и секс. Иногда одно действительно невозможно отделить от другого. Однако это две разные вещи. Сама по себе страсть имеет не сексуальную природу, а природу эмбриональной зависимости. Очень полезно помнить, что любовная страсть ищет секса не как цели, а как орудия в достижении цели. Цель сексуальной страсти как и всех прочих страстей — избавление от груза самосознания. Механизм окситоцинового источника очень прост. Окситоцин — материнский гормон. То, что он же является гормоном любви, говорит о том, что любовь современного человека устроена по образу и подобию привязанности к матери. Изначально окситоцин вообще не имеет никакого отношения к удовольствию. Это гормон, который вызывает сокращения матки при родах и способствует выделению материнского молока. Окситоцин всего лишь связан с младенчеством, а младенчество для человека ассоциируется с ощущением полной защищенности. Чем более осознанным становится индивидуальное Я ребенка, тем больше воли требуется от него. Детские иллюзии рушатся одна за другой, мир становится взрослым и жестоким, а человек остается маленьким и слабым. Это противоречие между реальными задачами и собственными возможностями порождает в человеке страх и острое чувство одиночества, суть которого потребность в защите. Словно ребенок оказался вдруг на войне, не успев вырасти, окрепнуть и стать сильным. Но и в этом экстремальном положении человек не торопится взрослеть. Он ищет способ вернуться обратно, в безмятежное детство. Желательно в плодное яйцо, где темно, тепло и мухи не кусают. Сделать это можно только одним способом. Отказавшись от самостоятельного Я. Обретя такую привязанность, в которой его Я как в раннем детстве слилось бы с Я материнским. В идеале человек хочет привязаться настолько, чтобы вообще потерять свое самосознание и вернуться в мир грудного младенца. Это означало бы для него полное избавление от тревожности. Рай.
© Марина Комиссарова
© 2009—2023 Марина Комиссарова