«Эгоист generation», апрель 2007, рубрика «Испытание чувств»
Чистая идея любви
Тема Эроса в русской философии начала двадцатого века занимала видное место. И беда, если честно была с этим Эросом. В смысле, очень много было высказано противоречивых идей. Сегодня, то есть по прошествии ста лет под знаменем сексуальной революции кое-что из того, что говорилось тогда об Эросе выглядит иначе.
Тема Эроса имеет к сексуальной революции самое непосредственное отношение. Так вышло, что примерно в одно время появились: Фрейд со своим Эросом — Либидо, Шопенгауэр со своим Эросом — Духом рода, Розанов со своим Эросом — Полом, Соловьев со своим Эросом — Жизненной силой, Бердяев со своим Эросом — Любовью и другие. Если до этой плеяды все было более менее просто — антагонизм плоти и духа, противоборство чувственности и разума, то эти философы все основательно перемешали, и началась сексуальная революция. Плоды которой мы сейчас с вами пожинаем. Особенно идеи Бердяева очень показательны. Эрос Фрейда академичен, Розанова и Шопенгауэра несовременен, Соловьева метафизичен, а вот мысли Бердяева насчет Эроса вполне доступны широким массам. Хотя и каша, конечно. Но именно эту кашу и заварила сексуальная революция. И неизвестно, сколько поколений будут эту кашу расхлебывать.
Бердяев тосковал о том, что тема секса считается настолько интимной и частной, что выглядит грязной. Мечта Бердяева осуществилась — секс сейчас тема публичная, популярная, не только не грязная, но вполне даже гламурная. Бердяев горевал о том, что полезным поведением считается воздержание, а сексуальность приветствуется только ради потомства. Сейчас человеку, который избегает секс, посоветуют обратиться к врачу, секс считается полезным, а воздержание — вредным. Бердяев считал, что секс должен служить не родовому началу в браке, а любви и прекращаться сейчас же, как только любовь прошла. Про Анну Каренину Толстого Бердяев говорил, что не понимает, как Толстой может заставлять героиню и читателей мучиться над вопросом, безнравственна ли ее измена, если безнравственна жизнь Анны с нелюбимым Карениным, а не секс с любимым Вронским. Сейчас люди легко рушат браки, а если даже не рушат, то менее всего считают себя безнравственными, если ложатся в кровать с тем, кого полюбили. Бердяев писал, что страстная любовь — это цель жизни человека и его физическое слияние с любимым существом имеет божественный смысл. Сейчас всякий готов называть секс божественным и даже про Христа (прости Господи Дэна Брауна и остальных несчастных) рассказать сексуальные байки. Одним словом, увидев плоды сексуальной революции, Бердяев должен был бы обрадоваться, что его мечты воплотились в жизнь. А потом приглядеться получше и ужаснуться тому, что получилось.
Прозорлив был великий скептик Фридрих Ницще, когда писал: «Есть книги, которые имеют обратную ценность для души и здоровья, смотря по тому, пользуется ли ими низменная душа, низменная жизненная сила или более высокая и мощная. В первом случае эти книги опасные и развращающие, во втором — это клич герольда, который призывает храбрых к храброй борьбе. Книги, которыми пользуется всякий, — это всегда скверно пахнущие книги: к ним прилипает запах мелкого люда. Там, где толпа ест и пьет, даже там, где она поклоняется, — там обыкновенно воняет.» Когда Платон писал о великой силе Эроса, когда об Эросе писал русский платоник Соловьев, это были слова, которые должны были остаться эзотерической, тайной мудростью, недоступной толпе. Толпа и не читает Платона с Соловьевым, конечно, однако появилось много посредников, толкующих для толпы на свой лад учения об Эросе, смакующих эту пикантную тему. И толпа решила, что речь идет о том Эросе, который доступен ей, то есть о простой похоти, что именно эта похоть божественна, и можно считать себя Богом из-за способности к совокуплению (которой обладает любой червяк). Что толпе до платоновского «мира чистых идей», если этот уровень недоступен ей и кажется заумной абстракцией? Уже Бердяев, не будучи еще толпой, но уже не будучи платоником, говорит с тоской, что Платону «не хватает здоровой чувственности». Вместо метафизики Эроса Бердяев предлагает идею человеческой любви. В результате гремучая смесь из слюнявых иллюзий, собственнических амбиций и животной похоти начинает считаться чем-то таким, что приближает человека к Богу. У низменного, то есть глупого и эгоцентричного человека такая же глупая и эгоцентричная страсть. Куда она может его приближать? Тот самый «мелкий люд», о котором с брезгливостью писал Ницше, плох тем, что считает себя венцом творения. Только определенный уровень развития дает понимание несовершенства. Лишь мудрецы знают, что ничего не знают, лишь праведники ощущают свою греховность, лишь волевые люди осознают свою безвольность. «Мелкий люд» самодоволен и инертен. И если такому человеку сказать, что Эрос — это божественная энергия, он начнет молиться на свои половые органы, про которые Леонардо да Винчи сказал: «Чтобы не содрогаться от отвращения, глядя на это, нужно быть одержимым», имея в виду, что сексуальная страсть — это вид одержимости.
Воспевание вульгарной сексуальности имело для толпы еще одно последствие. Когда из ночного горшка пытаются сделать божество, религии не получается, но использовать ночной горшок по назначению тоже становится невозможно. Ведь это божество! Когда из похоти попытались сделать нечто возвышенное, возвышенной цели не достигли, но ушло и сладострастие. Простой человеческий секс не должен считаться чем-то чистым и божественным не только потому, что это осквернение высоких материй, высокие материи не осквернишь, толпе они не доступны. Секс не должен считаться чем-то возвышенным, потому что вся его энергия, вся витальная сила и мощь именно в том, что это низменная субстанция — животное, развратное, даже грязное начало (ассоциация Леонардо да Винчи по поводу половых органов — точна и мудра). Пока люди считали секс грязным, они были чрезвычайно сладострастны. Запретный плод необыкновенно сладок. Пушкинская ножка из-под юбки, по которой горюет пресыщенный Онегин, перекормленный малоинтересным сексом — это метафора. Пресыщенность возникает, когда человек пытается пользовать секс не как инфернальную силу, захватывающую власть над его существом, а как нечто обыденное — здоровое и естественное. Нет ничего дурного в низменных субстанциях, они действительно естественны для человека, который пока не стал святым, но они естественны именно в том смысле, как естественно опорожнение, недаром половые органы являются одновременно органами выделения. В этом заключается глубокий смысл. Архетипы, которые формируют сексуальное сознание ребенка при половом развитии, связаны ассоциациями с грязью, интимностью и стыдом. Разрушить эту связь, значит разрушить сексуальность. Когда Бердяев горюет о том, что секс вытесняется из жизни, потому что считается грязным, ему не приходит в голову, что не секс нужно возвышать, а человеку приспуститься в своей гордости, стать скромнее и перестать воображать себя Богом. Похоть приходит, когда человек колеблется между тем позволить себе это или запретить. Когда человек начинает культивировать похоть и бояться, что она покинет его, она сразу же уходит. Как пресыщенный Онегин, который захотел Татьяну лишь тогда, когда она стала недоступной. Секс — это захватчик и соблазнитель, часто даже насильник. Он не любит, когда возбуждения ждут, тем более когда требуют. Сексу нравится, когда его боятся и одновременно хотят, замирая от волнения и краснея от смущения. Это самое сексуальное состояние. Так выглядит человек в неожиданном крышесносном возбуждении. Даже в настоящее время, когда бояться секса смешно, человек в очень сильном возбуждении испытывает некоторый страх перед потерей контроля при столкновения со стихией. Именно так и следует относиться к сексу. Только это сексуально.
Связывая секс с возвышенной любовью, человек не получает ни высоких чувств (потому что эти чувства несексуальны), ни секса (потому что это животная энергия, а человек закрывает нижние каналы, возносясь мыслями). Возвышенная любовь касается области сердца (а самая высокая — области разума, именно об этом типе чистой любви говорил Платон). В сердце нет похоти. Сердце наполняет любовь-каритэ, как называли ее русские философы, или любовь-сострадание. У Достоевского олицетворением такой любви является князь Мышкин, он любит Настасью Филипповну безо всякой похоти. Антипод Мышкина Рогожин полон сладострастия и вожделения. Сладострастные герои Достоевского обладают пороками, сексуальность существует лишь тогда в полной мере, когда человек не боится обнаружить для себя все дурное, что в нем есть, свой эгоизм, алчность, свое животное начало. Обнаружить, но не принимать, иначе пороки начнут считаться достоинствами и опять потеряют свою сексуальную, то есть темную, инфернальную сущность. Сексуальность очень важна именно с этой точки зрения, она помогает человеку не попадать в ловушку гордости и самодовольства, понимать и осознавать свои несовершенства, а главное смиренно отдаваться им и получать чувственный экстаз. Именно в этом польза сексуальной страсти. В потере контроля, в том, чтобы разрешить стихии захватить тебя и прочистить твои нижние каналы, наполнить их энергией, а главное опустить тебя на землю, откуда ты вознесся раньше времени. Возноситься на крыльях гордости как Люцифер — это значит пасть в Ад. Когда придет время, и ты вознесешься вверх на крыльях любви к Истине (Богу), сексуальные каналы уже не потребуется, энергия поднимется к верхним каналам. Об этом писал Платон, о том же Соловьев и примерно это же толковал Фрейд в своей теории о сублимации. Развратную и грязную сущность секса, которую разрушила сексуальная революция, необходимо вернуть, только тогда повальная асексуальность, о которой бьют набат ученые, растущая сексуальная слабость мужчин, аноргазмия и фригидность женщин, а так же неврозы от нереализованной сексуальности будут уменьшаться.
Все услышали, что Фрейд сказал о том, что вытеснение сексуальности рождает неврозы. Никто не захотел услышать, когда Фрейд повторял, что сексуальность — это инфернальное и темное начало. Портрет Фрейда поместили на знамена сексуальной революции и пошли на штурм устоев, вытащили сексуальность из подземелья, посадили ее на трон и заставили оркестр играть туш. От света и шума сексуальность стала чихать и чахнуть. Она не выносит свет и шум, и ненавидит сидеть на троне. Ей необходим интим: полумрак, шепот, сбивчивое дыхание и дрожь в руках, тайная власть. В другие игры она не играет.
© Марина Комиссарова
© 2009—2023 Марина Комиссарова